Каждодневная жизнь насквозь мифологична, пронизана мифом и подчинена ему. Поэтому культурологи справедливо отказались от устаревшего представления о том, что мифологично лишь прошлое, а современность рациональна. Более того, современность – по причине агрессивной рациональности – сверхмифологична. Это касается искусства, обыденных привычек и ритуалов, политики, истории. Образно говоря, Александр Матросов мифологичней Александра Македонского или Александра Невского.
Как-то раз сын Чапаева посетил Музей кино: сотрудники вначале поразились, насколько он непохож на отца, а потом осознали, что непохож он на Бориса Бабочкина – исполнителя роли Чапаева. Впрочем, первая реакция была верной: уже давно Чапаев – не историческая личность, но миф, и облик Чапаева – облик персонажа культового кинофильма.
Первая степень мифологизации:
Чапаев – эпический герой
История гражданской войны в России – по параметру мифологичности – не уступает осаде Трои, что обусловлено элементарными политическими резонами. Официальная история СССР развивалась настолько стремительно, что истинные руководители Красной армии – в течение нескольких лет – превратились в «монстров», тихо замалчиваемых или прямо объявляемых «врагами народа». Сразу – в годы войны – в разряд предателей и т.п. попали Сорокин, Махно, Миронов. Затем – в годы борьбы Сталина с левой оппозицией – «организатор победы» Троцкий. Затем – в годы борьбы с мнимой оппозицией – Вацетис, Тухачевский, Егоров и др. «Героев гражданской войны» осталось до обидного немного. Призванные для художественного любования и агитационного экстаза, они должны были отвечать двум критериям: 1) быть не столько руководителями фронтов и армий, сколько удачливыми полевыми командирами; 2) погибнуть – на поле брани или сразу после. Котовский, Щорс, Пархоменко… И разумеется, Чапаев. Это – с одной стороны.
С другой стороны, Чапаев превратился в миф при жизни. Фурманов, отправляясь комиссаром в его дивизию, писал в дневнике: «Личность совершенно легендарная».
Василий Иванович Чапаев (Чепаев) родился в городе Балакове (на Волге). Сын плотника, он плотничал; женился; породил трех детей: Александра, Аркадия, Клавдию. Пришла Первая мировая, и Чапаев, как сказали бы восточные мистики, вспомнил себя. Оказалось, что плотник – герой. Был разведчиком, трижды ранен, сделался георгиевским кавалером (Георгиевские кресты трех степеней и Георгиевская медаль). В 1917 году – большевик. С января 1918-го возглавлял отряд, куда собрал, по словам исследователя, «все больше родственников, соседей, родственников соседей и соседей родственников». Геройствовал против уральских казаков: уральские казаки не выносили коммунистов, а Чапай не выносил казаков. Летом 1918 года – комдив (командующий дивизией), в ноябре 1918 – январе 1919 – в Военной Академии, где страдал от пролетарской ненависти к «спецам» – офицерам. Снова на фронте; командует славной 25 дивизией, выросшей из его отряда; победоносно воюет против Колчака; ранен в успешном для Красной армии сражении под Уфой. Летом 1919 года 25 дивизия повторно брошена на уральских казаков. В этой кампании удача отвернулась от Чапаева: казаки уклонялись от решительного столкновения, изматывали красных партизанскими операциями. 5 сентября казаки, воспользовавшись рассредоточенностью чапаевской дивизии, атаковали штаб. Двенадцать тысяч против трех. В неравном бою штаб был уничтожен, а дивизия – с заместителем Чапаева Кутяковым – едва спаслась от полного разгрома.
По этой исторической канве народная молва вышивала мифологические узоры. Народная молва – века назад и сейчас – не информагентство. В народном сознании история укрупняется и упрощается (но не примитивизируется!); что-то упускается и забывается, а основное сводится к существенным для народа событиям. Герой – отважен, широк душой (не обязательно добр), нелюбим начальством, герой погибает в результате предательства или трагической случайности. Таковы былинный Илья Муромец, таковы герои песенного фольклора – Ермак Тимофеевич или Степан Разин.
Чапай не ладил с чужим и своим начальством: с белыми, со штабными в Красной армии, с чекистами (что вовсе не означало «либеральность»). Был несчастлив в любви. Ушла первая жена, бросив детей, а вторая (обеих звали Пелагеями) крутила роман с подавшимся к бандитам Георгием Живоложновым. Похоже, что герой – вполне по логике мифа – пал жертвой измены. За несколько дней до казачьего рейда жена Пелагея навещала мужа (была в очередной раз прогнана), а позднее выяснилось, что «ейный» Живоложнов получал у белых деньги за информацию о комдиве-25.
Мифологична гибель Чапаева. Тело не нашли, и он официально числился пропавшим без вести. По одной версии, утонул в реке Урал, пытаясь переплыть на другой берег (кстати, в эпосе переправа – частотный сюжетный мотив), по другой – умер от ран и был зарыт соратниками на берегу Урала, по третьей – пленен и расстрелян.
Бытовала и чисто мифическая версия. Интересно, что Фурманов (о котором далее) в общеизвестном варианте романа канонически «утопил» Чапаева в реке, но в менее распространенном (т.н. «сокращенном») варианте зафиксировал именно миф: «Но молва народная еще долго разносила весть, что не погиб Чапаев, живой ушел на Бухарскую сторону, заскочил на верблюда и пропал в киргизские аулы. Он будет жить там в неизвестности и вновь появится лишь тогда, когда степям уральским будет трудно, невмоготу, когда нужна будет его, чапаевская, помощь».
Чапаев – почти император Фридрих Барбаросса, который спит волшебным сном, пока его не призовет Германия. Или – ближе к отечественным образцам – Стенька Разин, что стал невидим, заперт в волшебной горе, а настанет время – он снова придет резать бояр и богатеев.
P.S. Детей комдива растила вторая Пелагея. Она жила с Живоложновым; когда того арестовывали, спасала любовника, козыряя семьей Чапаева; когда того выслали в Караганду – сошла с ума. Сын Александр участвовал в Великой Отечественной, дослужился до генерал-майора; сын Аркадий стал летчиком-испытателем и погиб; дочь Клавдия посвятила себя собиранию материалов об отце. Кутяков в 1937 году репрессирован.
Вторая степень мифологизации:
Чапаев – советский герой
Дмитрий Андреевич Фурманов был умен, даровит, амбициозен. Подобно Чапаеву, был всем обязан революции. Но – в отличие от Чапаева – он был всем обязан еще и коммунистической партии. До 1917 года – детство в семье кабатчика, филологический факультет Московского университета (не закончил), брат милосердия на Германской войне. После 1917-го – активная политическая деятельность в городе ткачей Иваново-Вознесенске. Смена партий: эсеры-максималисты, анархисты, большевики (в 1918).
Принадлежа к окружению Фрунзе (авторитетного лидера Ивановских большевиков), Фурманов в 1919 году – вместе с Фрунзе и рабочим отрядом ткачей – отправился на фронт, стал комиссаром при комдиве Чапаеве, подозрительном для Москвы. Чапаев и Фурманов, по-видимому, образовали эффективный тандем. Однако их отношения были конфликтными. Интеллигент (согласно терминологии западных социологов – полуинтеллигент) versus плотницкий сын; комиссар versus самостийный полевой командир; наконец, муж красавицы Анны Никитичны (нежное семейное прозвище «Голубая Ная») versus воспылавший к Нае комдив.
Фурманов поддерживал Чапаева и одновременно кляузничал начальству и ЧК. Он адресовал комдиву-25 гневные строки: «К низкому человеку ревновать нечего, и я, разумеется, не ревную. Такие соперники не опасны, таких молодцов прошло мимо нас уже немало…» Результатом свар стало вмешательство Центра и удаление Фурманова из дивизии. Пути комдива и комиссара разошлись: Чапай погиб, а Фурманов получил повышение. Он – начальник Политуправления Туркестанского фронта (которым командовал Фрунзе). Кавалер Красного Знамени. После войны Фурманов – в качестве представителя номенклатуры – переведен в Москву на литературную работу. Цензор, редактор официального журнала и т.п. С 1923 года – один из вождей так называемой пролетарской литературы, цепных псов ЦК.
В том же 1923 году Фурманов опубликовал автобиографический роман «Чапаев». Роман, где синтезированы мемуары и литературный вымысел, стал образцом пролетарской словесности. Роман – документальный, однако, Фурманов умолчал о любовном треугольнике (в чем его трудно упрекнуть). Притом в позднейшей пьесе «Мятеж» (инсценировка второго романа) автор – вопреки фактам – вывел жену Анну объектом соперничества между персонажем «Фурмановым» и его антагонистом, вожаком антибольшевистского восстания. Психическая травма – о Фрейд! – настолько мучила писателя-коммуниста, что в истории Чапаева, где переживания ревности кипели, их нет, а в «Мятеже» – где ничего «такого» не было – они обнаружились.
Роман «Чапаев» подчинен «комиссарскому» пафосу укрощения строптивого. Согласно марксистскому мифу, крестьянство – «противоречиво» (любимая присказка Ленина): в сознании русской деревни нутряной протест против угнетателей уживается с несознательной стихийностью. В фурмановской мифологии Чапаев «олицетворяет собою все неудержимое, стихийное, гневное и протестующее, что за долгое время накопилось в крестьянской среде. Но стихия – черт ее знает, куда она может обернуться». Крестьянство – женское начало, пролетариат – мужское (вспомним Веру Мухину). Потому в романе задумано, что Чапаев постепенно смиряется комиссаром Федором Клычковым (двойник автора), который реализует неодолимую волю коммунистической партии.
Однако, даже по мнению тогдашних придирчивых критиков, мотив подчинения не совсем удался автору: «Подробно наметив программу и тактику пленения Чапаева коммунистической идеологией, Фурманов мельком и нетерпеливо повествует, как тактика эта осуществилась». Фурманов намеревался включить народный миф в марксистский, но проиграл, попав – вольно или невольно – под обаяние чапаевской легенды. «Комиссарский» роман подключился к энергетике начального мифа: «Это, несомненно, народный герой, герой из лагеря вольницы Емельки Пугачева, Стеньки Разина, Ермака Тимофеевича…»
Третья степень мифологизации:
Чапаев – сталинский герой
В 1926 году Фурманов умер от гриппа (подозрения об отравлении, тревожащие некоторых историков, мало основательны). Анна Никитична – в качестве правопреемника – азартно продвигала наследие мужа: в литературе, театре, кино. В 1934 году удалые режиссеры и сценаристы «братья Васильевы» (творческий псевдоним – Васильевы были однофамильцами) выпустили фильм «Чапаев». В титрах указано, что фильм снят «по материалам Д.А.Фурманова и А.Н.Фурмановой», что Кутяков – консультант, однако, мастеровитые «братья» создали произведение, далекое от источника и подчиненное эстетике нового мифа.
Фильм – советский шедевр (хотя отвратительный), сопоставимый в этом качестве разве что с «Потёмкиным» Эйзенштейна. Фактическая основа исчезла, исторически разобраться в происходящем невозможно, зато Чапаев-Бабочкин функционирует как абсолютный герой сталинского мифа – воплощение военного вождя, человека власти, человека судьбы. Это, к примеру, начало киноленты, где Чапаев влетает в кадр на тачанке, останавливает бойцов, бегущих от белочехов (в романе нет сцен с чехами), и живописно руководит ординарцем Петькой, который строчит по врагам из пулемета. Кадр – символ!.. Или другой эпизод: в критический момент сражения Чапаев – на лихом коне – во главе красной кавалерии сметает колчаковцев (в романе все не так: под Уфой Чапаев был ранен и ни в какую атаку не кидался). Или – перед самым роковым нападением белых: чапаевцы, собравшись вокруг вождя, хором поют о Ермаке – другом народном вожде, также застигнутом врасплох коварными врагами и утонувшем в речной пучине. Наконец, Васильевы венчают историю катартическим отмщением и победой красных: чапаевские соколы – опять же в лихой кавалерийской атаке – истребляют убийц комдива.
Чапаев «от Васильевых» – сакральный центр эпического повествования. Комиссар (в киноверсии не Клычков, а Фурманов) – в отличие от романа – не персонаж, сопоставимый по значимости с Чапаевым, но его теневой спутник, лишенный жизнеподобия и сведенный к функции благоразумия и скучноватой правоты. Своего рода резонер классицистической комедии (как Стародум или Правдин в «Недоросле»). Кроме Фурманова, свиту Чапаева составляют юный Петька и пулеметчица Анка, возлюбленная Петьки.
Надо сказать, Петьку сочинил еще Фурманов – именно сочинил: дело в том, что исторический Петр Исаев был ровесник Чапаева; отнюдь не ординарец, а начальник связи бригады; он не погиб вместе с комдивом, а спустя год застрелился на поминках по товарищу, молодецки осушив стакан водки и произнеся: «Прости, Василий Иванович!». Васильевы окончательно превратили Петьку в оруженосца: какой эпический герой без юного помощника! Самую же забавную трансформацию претерпела Анка. В романе такого персонажа нет, но ее присоветовала добавить – ради романтической занимательности – Голубая Ная. Компоненты образа Анки в фильме: чапаевская пулеметчица (Мария Попова) плюс имя «Анна» (в честь Наи?) плюс возлюбленная Петьки. Шокированная версией Васильевых, вдова Петра Исаева покончила с собой.
Фурманов боролся с мифом – Васильевы активировали миф (на сталинский лад). В этом, вероятно, был залог художественной удачи фильма.
Четвертая степень мифологизации:
Чапаев – герой анекдота
Законы возникновения анекдота до сих пор не совсем ясны. Однако едва ли кто будет спорить, что цикл о Чапаеве – самый богатый цикл в русском анекдоте и что он спровоцирован не историей Гражданской войны и не романом Фурманова, но фильмом Васильевых.
В анекдотах Чапаев – вслед за кино – выступает в окружении свиты: Фурманов, Петька, Анка. Кроме того, красный комдив – как всегда случается после слишком прессингующего фильма – обернулся хитроватым пройдохой, безыдейным эгоистом, пьяницей и бабником (не всегда счастливым). Ну, например. Приходит Чапаев к Анке, а она голая сидит. Чапаев ее спрашивает: «Ты почему голая, Анка?» А она отвечает: «У меня платьев нет». Он тогда шкафы открывает и говорит: «Как нет? Раз платье. Два платье. Привет, Петька. Три платье. Четыре платье».
От народной легенды – через марксистское отрицание мифа и сталинский ремифологизированный эпос – к «низкому» фольклорному жанру анекдота. Это, конечно же, можно трактовать как вырождение, деградацию, однако, скорее здесь правомерно видеть дальнейшую реализацию мифологического потенциала.
Пятая степень мифологизации:
Чапаев – герой иронической притчи
После роспуска СССР советская культура приобрела статус новой Атлантиды. Она стала восприниматься как законченный и бесконечно удаленный сюжет. Культурная дистантность привлекла новых мифографов. В их числе – Виктор Пелевин, который посвятил комдиву-25 свой, пожалуй, самый знаменитый роман «Чапаев и Пустота». В задачи настоящей статьи не входит ни анализ творчества Пелевина, ни анализ романа. Однако – с точки зрения эволюции мифа о Чапаеве – необходимо отметить, что писатель (бесспорно, учитывая контекст фурмановского романа и фильма Васильевых) преимущественно ориентировался на анекдот.
Чапаев Пелевина – при привычной «анекдотической» свите: Петр (по фамилии Пустота) – комиссар; Анна – племянница, Петькина любовь; Фурманов – комиссар-маргинал, вместе с ткачами назойливо надоедающий Чапаеву. Пелевин даже пересказывает – по-своему – анекдоты. В пелевинской версии Чапаев – мистик-буддист, а анекдоты – это притчи Учителя, искаженные невежественной толпой. Так, анекдот про голую Анку цитировался по тексту пелевинского романа, но без неожиданной авторской интерпретации. Оказывается, Чапаев доходчиво объяснял племяннице, «что личность человека похожа на набор платьев, которые по очереди вынимаются из шкафа, и чем менее реален человек на самом деле, тем больше платьев в этом шкафу».
Главное в мифе – смерть героя. Народ верил, что Чапаев переплыл Урал и ускакал на верблюде – Пелевин интерпретирует событие как метафизическое. Чапаев, «раскинув руки», исчезает в Урале, но отнюдь не в реальной, географической реке. В романе «Чапаев и Пустота» Урал – оккультная аббревиатура: Условная Река Абсолютной Любви.
Пелевинская рефлексия советского мифа – иронична, но ирония не отменяет миф, а в очередной раз возрождает его. В исторической перспективе чапаевский миф молод. Вместе с тем, это – благодаря гибели советской Атлантиды – «старина глубокая», и это – подлинный миф новейшей формации.
Михаил ОДЕССКИЙ.
Рисунки zashtopik.
www.moulin-rouge.ru
Полная версия статьи опубликована в журнале “Moulin Rouge”, октябрь 2007 г. (издатель Евгений Ю.Додолев).
