В Грузии есть старинный обычай: если мужчины дерутся, женщина бросает между ними белый платок, и драка немедленно прекращается, а противники мирятся. В наш без меры агрессивный век, когда льется столько крови, когда мир почернел от горя, а тысячи матерей слепнут от слез, напомнить бы об этом обычае, возродить его, привить всем народам, населяющим бедную, растерзанную, измученную распрями нашу землю.
Три года назад прекрасная женщина, актриса и режиссер Кети ДОЛИДЗЕ призвала своих землячек бросить белый платок к ногам убивающих друг друга соотечественников-мужчин. Как это было? Об этом с гостьей газеты беседует наш корреспондент.
– Кети, зрителям полюбились поставленные вами фильмы “Кукарача”, “Одинокий охотник”, “Эвридика” и другие. Не могли бы вы немного рассказать о себе, о своих родителях?
– Я родилась в Тбилиси в семье режиссера Сико Долидзе (не так давно, кстати, отмечалось сорокалетие одного из ранних его фильмов “Фатима”). Моя мама Тамара Бергадзе была заместителем министра легкой промышленности Грузии. Я ее плохо помню: она умерла, когда мне было пять лет. Но в Тбилиси помнят ее до сих пор как человека глубоко порядочного, доброго и отзывчивого. Старые люди помнят, например, что, когда маму хоронили, в честь нее звонили колокола кафедрального собора – можете себе представить такое в 1952 году? Отец тоже достоин уважения: он очень много сделал хорошего, а когда стали разбирать его архив, выяснилось, что большую его часть составляют ходатайства за обиженных, несчастных людей, которые обращались к отцу со своими бедами, и он им помогал. Это был не только талантливый режиссер, которого называют классиком грузинского кино, но и крупный общественный деятель. И вот еще чем я очень горжусь: мои родители пережили кошмарные 37 – 38-й годы, были у всех на виду, пользовались громадным авторитетом, могли сделать головокружительную карьеру, не особенно утруждая себя. Но они ничем не запятнали себя в те мрачные времена, сохранили свою совесть в чистоте, хотя могли дорого заплатить за свою честность и принципиальность. Я очень горжусь своими родителями и стараюсь жить, как они.
– А то, что вы стали режиссером, – влияние отца?
– Наверное, это было предопределено. Есть немало династий, продолжающих дело дедов, отцов. Растешь в этой атмосфере, с младенчества впитываешь все, чем живут родители. Двое моих братьев, которых зовут Тимурами (обоих!), тоже продолжили дело папы. Один брат очень хороший кинодокументалист, другой отлично делает художественные фильмы.
– Вашим учителем был уникальный режиссер, недавно ушедший из жизни Михаил Иванович Туманишвили…
– Мне очень повезло, что именно он был моим учителем. Так случилось, что, в юности став его ученицей, я 28 лет, как говорится, не отходила от него ни на шаг. И кроме величайшего счастья от общения с этим гениальным человеком, я ничего не испытывала, хотя работать с ним было трудно: он был очень требователен и к себе, и к другим. В 1968 году Михаил Иванович набрал экспериментальную группу, в которой режиссеры и актеры учились вместе. И мы с 1-го курса как бы имели театр – маленький, но со своими правилами, распорядком, кодексом. Эта группа состояла из исключительно талантливых студентов (а может быть, Туманишвили нас такими сделал), но по окончании учебы нам ничего не светило. У режиссера такого масштаба, каким был Туманишвили, не было своего театра, а мы не хотели, просто не могли с ним расстаться. Тогда мы придумали такое: втайне от своего учителя подготовили ему подарок – спектакль, который, кстати, потом потряс Тбилиси. Незадолго до предполагаемого расставания показали его Михаилу Ивановичу, он его почистил, подшлифовал. А далее я попросила своего отца устроить мне встречу с секретарем по идеологии ЦК партии Грузии Викторией Сирадзе. Отец, узнав, для чего мне это нужно, не отказал. Я встретилась с Сирадзе и попросила ее передать тогдашнему первому секретарю ЦК Эдуарду Шеварднадзе афишу к нашему спектаклю. Помню, написала на нем примерно следующее: “Дорогой батоно Эдуард, мы не можем жить без нашего учителя. Помогите нам, придите и посмотрите нас, и вы увидите, что нельзя разрушать нашу группу”. Приколола к афише маленький цветочек и отправила.
– Как отреагировал Туманишвили на вашу инициативу?
– Да он бы в обморок упал, если бы узнал! Он бы категорически запретил мне даже думать об этом! Это был исключительно скромный человек.
– И Шеварднадзе пришел?
– Представьте себе, пришел. И был в восторге от нашего спектакля. Вопрос о новом театре был решен в течение 15 минут. Вот при таких обстоятельствах и родился Театр киноактера. А я, несмотря на множество разнообразных предложений со стороны, всегда была рядом с моим учителем, и все эти годы были для меня сплошным праздником.
– А как вы пришли в кино? Изменили театру?
– Нет. Но при всей моей бесконечной преданности театру была какая-то неудовлетворенность. А когда я начала снимать кино, в душе моей наступила полная гармония. Кино полностью компенсировало то, что я недополучала в театре.
– Документальный фильм “Белый платок”, очевидно, занимает особое место в вашем творчестве?
– События, связанные с созданием этого фильма, раскололи мою жизнь надвое: до того и после. Я не знаю, что подвигло меня на проведение этой акции, которая потом переросла в движение все с тем же названием “Белый платок”. Это было в страшном 1993 году. А обычай этот – бросать белый платок к ногам бьющих друг друга мужчин и тем самым останавливать и примирять их – остался разве что в танце с саблями. Я просто в каком-то отчаянном порыве обратилась к женщинам моей родины поехать на фронт и бросить символический белый платок между воюющими сторонами.
– Вы надеялись, что это остановит войну?
– Мы знали, что, к сожалению, не остановит. Обычай обычаем, но бывало ли так, чтобы мужчины переставали воевать, когда их просят об этом женщины? Им легче убивать друг друга, им это выгодно. Я по большому счету ни в какие этнические конфликты на территории Грузии не верю. Война была развязана для того, чтобы кто-то мог какие-то свои территориальные амбиции удовлетворить, а самое главное – ради наживы. Известно ведь, какие колоссальные деньги делаются на войне и на людских страданиях. А потом, когда наступает мир, и на нем, на гуманитарной помощи наживаются бесчестные люди. Пусть лучше деньги делаются на мире, а не на войне. Черт с ними, пусть делают деньги, на чем хотят, только бы не стреляли и не убивали друг друга.
– На ваш призыв откликнулось много женщин?
– По самым скромным подсчетам, тысяч десять. Среди них были не только грузинки, а представительницы самых разных национальностей. Желание прекратить братоубийственную войну их всех объединило.
– И с этого момента начались съемки фильма?
– Да. Это было что-то вроде подробнейшего отчета, дневника, хроники всего, что происходило с нами. Но все желающие, конечно, поехать не могли. Мы с трудом отобрали две тысячи женщин, в основном пожилых, много горя повидавших. Были такие, чьи мужья, сыновья, братья воевали. Были уже потерявшие своих близких. Знаете, размеры этого ужаса, глубину нравственного падения людей, ослепленных ненавистью, трудно оценить. Среди нас была, например, женщина, которая видела, как отрезали голову ее соседу, а потом убийцы долго с хохотом играли этой головой в футбол, катая ее по полю вместо мяча. Как это можно в конце XX века вблизи всеми любимого, теплого, цветущего и приветливого города Гагра?
– Как была воспринята ваша акция?!
– По-разному. Некоторые продали все, что смогли, и передали участницам акции купленные на вырученные деньги продукты, медикаменты, одежду для раненых и осиротевших, оставшихся без крыши над головой людей. Большинство нас приветствовали по пути, помогали, чем могли. Однажды простые люди спасли нас от неминуемой гибели, выбежав навстречу и предупредив, что впереди разобраны пути и дальнейшее продвижение поезда может завершиться крушением.
– А реакция власть имущих?
– Экс-президент Грузии Гамсахурдиа передал сообщение, прозвучавшее на весь мир, о том, что в поезде едут на фронт проститутки, а потому этот поезд надо немедленно уничтожить. Генерал Кетавани срывался с фронта, чтобы нас защитить, убеждал нас прекратить акцию и вернуться в Тбилиси. Он же помог нашему поезду выбраться из окружения, когда мы в него попали и уже, откровенно говоря, ни на что не надеялись.
– Вам было страшно? Вы плакали? В фильме есть такие эпизоды.
– Но мы ведь женщины самые обыкновенные. Нам было очень страшно, очень. Мы плакали от страха и за себя, и за других. И не только от страха. Вот один пример: мы посетили госпиталь, принесли гостинцы раненым, немножко помогли персоналу. Только покинули эти стены, госпиталь разбомбили. Были и другие ужасные вещи, о которых долго рассказывать. Я не могла подвергать доверившихся мне женщин риску, поэтому советовалась с ними, предупреждала об опасности, а она была вполне реальной. Но в самый опасный момент мои дорогие соратницы обмотали белым полотнищем паровоз, и мы двинулись дальше, наивно надеясь, что этот “белый платок” спасет нас от гибели. Хотя перед отъездом многие из нас написали завещания, на всякий случай простились с близкими, потому что были в принципе готовы ко всему.
– И тем не менее поехали?
– Поехали, предварительно на последние деньги купив то, что потом пригодилось раненым и обездоленным, в том числе осиротевшим детям в приюте… Ну как мог Гамсахурдиа своих соотечественниц, матерей, дочерей, сестер, жен, готовых отдать все, включая жизнь, ради того, чтобы остановить эту страшную бойню, назвать проститутками и призывать к их уничтожению? Само провидение потом наказало его за этот страшный грех. Я знала, что конец Гамсахурдии будет ужасным, так же, как конец каждого, кто ввергнет свой народ в такую беду. Это мое убеждение. Наверное, это же провидение спасло наш поезд. Мы вернулись невредимыми.
– Но вам ведь не удалось остановить войну.
– Нет. Но эта акция тем не менее имела огромное значение. Она переросла в международное движение, наш “белый платок” пошел по всему миру. И я не теряю надежду на то, что когда-нибудь люди опомнятся и перестанут убивать друг друга, устыдившись женщин, стремящихся сохранить их жизнь и их достоинство. Кстати, идея “белого платка” нашла поддержку и в Москве: руководитель департамента общественных и межрегиональных связей Людмила Ивановна Швецова горячо поддержала ее. Между прочим, я редко встречала людей, которые так бескорыстно и пламенно, не жалея сил, могут служить какому-то доброму делу, которое по сути не является их служебной обязанностью. Я очень счастлива, что приобрела в лице Людмилы Ивановны хорошего друга.
– Насколько мне известно, у вас нет никаких званий.
– Меня это нисколько не огорчает.
– Есть только одна награда – но какая!
– Совершенно для меня неожиданная, поскольку меня никто к ней не представлял. Я узнала в Англии, где была на гастролях, что мне дали высший орден Грузии – Орден чести. Для меня это было большим потрясением. И, откровенно говоря, я считаю, что можно только такую официальную награду иметь в жизни, а больше ничего и не надо. Вдумайтесь, как это звучит: Орден чести…
– И последний вопрос: что вас привело в Москву на этот раз?
– В память о моем дорогом учителе мы решили организовать Международную акцию под названием “Браво Туманишвили!”, показать миру поставленные им спектакли. А начались гастроли в Москве, которую Туманишвили очень любил и которая много раз помогала ему в трудные времена. Поделюсь своей большой радостью: москвичи принимали спектакли Тбилисского театра киноактера, который отныне носит имя М.Туманишвили, более чем восторженно.
Беседовала Раиса ФИРСТОВА.
