«Рожденный в СССР» Владимир Мамонтов

Рубрики: [Додолев]  

МамонтовДодолевПредлагаем нашим читателям расшифровку фрагмента ТВ-беседы президента «Известий» Владимира МАМОНТОВА и журналиста Евгения Ю. ДОДОЛЕВА.

Он всегда жил по принципу – честно трудись, и слава сама тебя найдет. Родился, учился и довольно успешно трудился в родном Владивостоке. Из рядового корреспондента стал редактором отдела пропаганды в местной газете и никогда не мечтал о столичной карьере. Но когда он написал серию статей с критикой перестроечной антиалкогольной компании, руководство решило отправить талантливого репортера в Москву. Журналист, бывший главный редактор «Комсомольской правды», президент редакции газеты «Известия» – Владимир Мамонтов.

Ностальгическое

– В 1966-м, когда вам было 14 лет, во Владивосток с важным визитом приезжал Брежнев, помните это?

– Да, он тогда наградил Приморский край орденом Ленина. Я помню визит Хрущева – я совсем еще ребенком был. Именно тогда он снизил коэффициент дальневосточникам до 1.2. Старшее поколение помнит. Вообще визит Хрущева как-то ярче запомнился. Во-первых, он проехал по городу, стоя в открытой машине, и махал шляпой. Машина была черная, Никита Сергеевич – в белом костюме. Он только что вернулся из Америки, был веселый и отменил коэффициент. Он узнал, что Владивосток находится на широте Сочи и страшно похож на Сан-Франциско. Решил, что мы очень хорошо живем, что здесь всегда так здорово и тепло. Ему отвечали, что просто повезло с погодой, но коэффициент он все равно отменил.

Мне запомнился потрясающий эпизод – мы стояли вдоль дороги, махали и радовались. Машина Хрущева ехала медленно, был кортеж мотоциклистов, и вдруг какая-то женщина бросилась к машине и успела сунуть свернутую в трубочку бумажку подвернувшемуся человеку из сопровождения. Потом родители говорили, что она сумела просунуть Хрущеву жалобу.

– В брежневские времена охрана посерьезнее уже была.

– Да, не помню, что бы кто-нибудь к нему прорывался. Он приезжал два раза во Владивосток, во второй раз была его историческая встреча с Фордом, когда он был уже совсем старенький. А потом еще на БАМ такой же старенький приезжал – и, как известно, пошел не в ту сторону, и его повернули.

– А напомните, что это был за случай?

– Он вышел и пошел неожиданно. Он же вообще был такой человек – заводной, решительный: встал и пошел совсем не туда, куда надо было. И прошел достаточно длинный путь, пока остальные решали: «А что теперь делать?». Побежали – вернули, потому что встречающие стояли в другой стороне, а он шел по перрону вдоль поезда и думал о чем-то своем.

Это была его историческая встреча с Джеральдом Фордом, и владивостокцы, кстати, всегда с гордостью об этом вспоминают. Как всегда, проклинают Хрущева из-за отмены коэффициента. Но то, что Хрущев был – это важно. В рамках празднования 100-летия города он принял важное решение о строительстве «Большого Владивостока». Он был настолько под впечатлением от Сан-Франциско, что тут же начали строить большой-большой Владивосток, вот эти хрущевские пятиэтажки стали везде возникать, как грибы, все пустые пространства были ими заполнены.

– А когда вы последний раз были на родине?

– Ой, давно, вот сейчас даже год не вспомню, заезжал во Владивосток лет пять – семь назад.

– Это будучи главным редактором «Комсомолки»?

– Да, до «известинского» периода это совершенно точно. Дело в том, что в Приморье-то я был – мы сплавляемся с друзьями по речкам, даже минуя Владивосток, садимся потом на плотик, потом плывем, потом ловим рыбу, отдыхаем, смотрим, как олени переходят через реку, напитываемся этой чудесной атмосферой и возвращаемся сюда.

– Раньше, в советское время, во всех городах значимых были корпункты у ключевых газет, которых, впрочем, было не много, а сейчас как?

– У «Комсомолки» с этим все в порядке – это на моей памяти, как все создавалось, эти представительства «Комсомольской правды» вовремя были созданы, абсолютно уместно. Середина 90-х – начали постепенно создавать эти представительства, с тем, чтобы газету сделать одновременно и центральной, и местной. То есть стали создавать вкладки – очень правильный шаг, который закрепил издание на рынке, это было тяжелое, но правильное решение, мы потратили много денег, сил, крови, пота и слез, но теперь газета пожинает плоды. По-моему, даже в Америке знают, что есть «Комсомольская правда» с региональными вкладками. Это все тогда начиналось и начиналось забавно – мы плыли по Волге на пароходике и придумывали новую концепцию.

– «Мы» – это кто?

– «К власти» тогда пришла группа товарищей, примкнувших к Сунгоркину, нынешнему главному редактору «Комсомолки». В жесточайшей борьбе с теми, кто примкнул к Муратову и Кушнереву, которые создали не менее прекрасный проект «Новая газета». Те же, кто остался на консервативных позициях, продолжали выпускать «Комсомольскую правду». Но было ясно, что ту газету, которую мы делали, выпускать больше нельзя. Времена другие, и к тому периоду и газета была уже другая, в том числе благодаря тем же Кушнереву и Муратову, которые делали эту газету новой. Пока мы не рассорились на почве дележки акций…

– То есть не идеологический был спор?

– Он постепенно идеалогизировался, но чтобы мы смертным боем друг друга по идеологическим мотивам били, такого не было. Было ясно, что газета должна меняться. В частности, тогда на этом пароходе концепция еженедельника была выработана – концепция вкладок, концепция еженедельника – отдельного издания, который до сих пор выходит и называется «толстушка».

– Вы же ее и возглавляли?

– Абсолютно верно, партия доверила возглавить, я, Алексей Ганелин, который и сейчас в «Комсомольской правде», Сифарзутдинов Рамиль, который в «Собеседнике» сейчас работает ответственным секретарем, еще ряд товарищей, Наташа Барабаш подтянулась – наша, из Владивостока, кстати.

Музыкальное

– В советские времена в Москве, во всяком случае, слушали Севу Новгородцева, во Владике что слушали?

– Его тоже слушали, ловили, крутили, но вообще немножко другая ситуация была. Из Японии много чего привозили, но там сложно было что-то понять с точки зрения текста. И тут есть и плюсы, и минусы, японские вкусы – это отдельная песня. Но они определяли музыкальные вкусы и Владивостока. Если в Японии группа была не очень популярна, она и у нас спросом не пользовалась.

– А что было популярно?

– Безусловно весь мейн-стрим, Deep Рurple, Led Zeppelin. А вот Procol Harum возили из Хабаровска, потому что Хабаровск был другим центром этой замечательной индустрии по перевозке.

– А они-то на кого, на китайцев ориентировались?

mamontov2

– В Хабаровск каким-то тяжелым образом, на перекладных, с ямщиками, это дело все везли из Москвы, из центра. Хабаровск питался центром, а Владивосток – Японией по части дисков. И был такой специальный человек – Гарри с длинными волосами, он «пласты» носил в мешке. У него был такой холщевый мешок – он был доморощенный хиппи, набирал то, что в Хабаровске уже все отписали, и привозил во Владивосток. А какие-то вещи мы им туда отправляли.

– А вам, будучи бойцом идеологического фронта, приходилось что-нибудь писать о «тлетворном влиянии Запада»?

– Не приходилось. Я начинал в краевой газете «Красное знамя». И главный редактор был такой серьезный в очках Федюшов, потом Чуханцев, они чем-то похожи были – такие партийные работники. Когда меня тогдашняя заведующая отделом культуры Татьяна Васильевна Смирнова привела, он сказал: «Да ты что! Первое – нужно, чтобы он подстригся хоть как-то, ты приведи его сначала в порядок». Та стала говорить, что я буду сидеть на выселках, в отдалении и в крайком ходить не буду. Он, мол, будет по театрам шастать, в кино и т.д. Какая вам разница, какой он будет? На что редактор отвечал: «Я понимаю, но хотя бы до уровня «Битлз» по длине волос. Хотя бы как Пол Маккартни».

– А при этом «клеша» и все остальное было?

– Да, все, как положено. Там еще такая проблема была. Появились «платформы», а где же их взять-то было?

– А соседняя Япония как же?

– Не так просто это было, а когда мы с моим другом Женей Козыревым в 1979 году добрались до Японии, мы все деньги потратили на диски.

– А как вы туда добрались?

– При помощи районного комитета партии, прошли все полагающиеся проверочки и в качестве туристов в капстрану, подписав обязательства не разглашать, не предавать и все остальное. Большая поездка была, на десять дней, по разным портам.

– Первый выезд и сразу в капстрану? Надо же было сначала в Болгарию съездить? Разве нет?

– В Болгарию успел, в знаменитый дом отдыха журналиста под Варной. Послали на две недели. Это была первая проверка боевая – там никого не предал, не рассказал ничего, загорел страшно, а тогда можно было уже и в Японию. Очень сильная поездка была в двух направлениях сразу: что жизнь так может отличаться – во первых, и что жизнь может быть так похожа – во-вторых. Япония же страна в целом социалистическая, просто у нас был социализм с грязью и без пива.

Профессиональное

– После «Красной звезды» был корпункт «Советской России» в Хабаровске. Почему нельзя было во Владивостоке остаться, хотя и там корпункт был?

– По причине борьбы с коррупцией.

– Уже тогда боролись?

– Да, так же безуспешно, как и сейчас. Но боролись. Метод был следующий – во всех газетах существовал «лифт». Присматривали паренька, которого считали талантливым или подходящим, и его могли передвигать – в собкоры, например. Через три года приглядывались – может быть, его еще и т.д. Но если я был во Владивостоке, сделать меня собственным корреспондентом там же было нельзя, потому что не полагалось. Я же там родился, оброс связями. Не то что я воровать бы начал, но боялись, что не будет объективности. Вдруг придется критиковать, не дай Бог, крайком или фельетон какой-нибудь писать, поэтому было принято беспрецедентное решение даже по тем временам, поскольку нужно было одновременно закрывать корпункты и в Хабаровске, и во Владивостоке, Михаил Федорович Ненашев, блистательный редактор газеты «Советская Россия», принял такое решение вместе с тогдашним руководителем корпункта – меня отправить в Хабаровск, а оттуда не менее молодого и талантливого Игоря Коцана, ныне главного редактора газеты «Советский спорт», пересадить во Владивосток.

– По-моему, по тем временам Хабаровск – не так круто, как Владивосток?

– Не хочу обидеть хабаровчан, у меня там много друзей и знакомых осталось. Конечно, Владивосток – портовый город, Япония рядом. Хотя город был закрытый, военный, флотский, в нем была атмосфера приморского города, города, в котором жизнь тем не менее была достаточно полная. Театр имелся, филармония, шли прекрасные спектакли, неоднозначные. Я вспоминаю, как Ефим Табачников, режиссер – он в Москве работал в Театре Маяковского, а потом по каким-то неведомым причинам перебрался туда – взял и поставил «Ричарда Третьего». С хорошим актером Никитиным, который и в кино потом снимался в главной роли, и там этот хромой и странный Ричард городил такой частокол из голов. И бедные несчастные люди охранители-ревнители из краевого комитета партии страшно переживали за это все дело – у них было подозрение, что это не Ричард, а Сталин. Не на Иосифа Виссарионовича намекал ли Табачников? А я готов поставить все свои деньги, что именно на него он и намекал, но доказать ничего невозможно было, поэтому они ходили вокруг, а спектакль пользовался большим успехом. Он так же фантастически поставил «Разгром» по Фадееву. Все считают его такой советской классикой, непонятно зачем написанной, вроде «Молодой гвардии», а на самом деле – романтика с глубоким подтекстом и серьезными, непростыми выводами. И когда Табачников развернул нам к кому-то летию революции этот спектакль, то там тоже забегали. Говорили: «Вообще-то здорово, а это что? А это кто?». Он был опытный режиссер, он туда закладывал несколько «собак» фальшивых – на них бросались, их вычеркивали, остальное оставалось. Старый прием!

– В 1988 году вы были в «Советской России», этот год запомнился сенсацией, он воспринимался как, возможно, поворотный момент горбачевских реформ – это письмо учительницы химии из Ленинграда Нины Андреевой. У вас в редакции тогда, наверное, все это достаточно бурно обсуждалось?

– Это был момент абсолютно диалектический, и как всегда в диалектические моменты в российской истории, на арену вступает какая-либо женщина, которая говорит то, что мужикам-то и произнести страшновато. Они ее выдвигают вперед и смотрят, что получится. Вот Нина Андреева была одной из таких женщин. Диалектика такого письма и сама его подготовка – это была попытка отыграть назад. И сказать, что, как это она все сейчас сформулировала, то в те времена эти все формулировки были для нас уже неприемлемыми. Даже стилистическое разногласие, которое было для меня совершенно неприемлемым. Другое дело, если сейчас отойти от стилистики и подумать, то, может быть, кое-что было и рациональным. Я помню, как на этом фоне вышел мною горячо любимый писатель Бондарев на трибуну съезда и сказал: «Люди добрые, когда вы затеваете перестройку, нужно думать, чем закончится. Вот когда люди запускают самолеты, они же знают, как они сядут». А у нас даже аэродром подготовлен не был. Так как вы думаете – Юрий Бондарев был тогда что-то вроде Нины Андреевой – такой весь враждебный, советский.

– Авторитетный фронтовой писатель.

– Авторитетный, но даже «Батальоны просят огня» не помогли старику Бондареву выдержать весь этот свист – его едва не согнали с трибуны. После этого вся прогрессивная печать как его только не чихвостила и цитировала. Но мне и тогда Бондарев понравился, запало в душу то, что человек против течения идет. И Андреева тоже – стилистика мне не нравилась, но то, что человек против течения тащится, – это круто, это здорово, это интересно.

Алкогольное

– Вернемся к вашей биографии. Я знаю, что своим переездом в столицу вы обязаны сериалу некоему, который, как и письмо Андреевой, был немножко не в струю общей установки антиалкогольной кампании. Напомните…

– Жил я в Хабаровске, была антиалкогольная компания, кто не видел – то не поймет никогда, кто видел – не забудет. Очереди были многотысячные без преувеличения, температура минус 30, и миазмы недовольства излучала эта очередь. Самое фантастическое заключалось в том, что мы тоже стояли в этой очереди. Потому что в это время привилегий никаких уже не было, собкорам уже балык на дом не возили, и мы с корреспондентом «Правды» тогдашним, Виктором Хатунцевым, и корреспондентом «Огонька», Володей Кузнецовым, писали на тыльной стороне руки номер очереди, например, 546, ходили в валенках и зипунах, иначе мороз выдержать было невозможно, достаивались, приходили ко мне – у меня на балконе стояла капуста с брусникой, замерзшая совершенно. Я ее рубил топором в этой бочке, вытаскивал кусок капусты, Марина (жена) суетилась – еще горяченького готовила, и под эту капусту, конечно, мы выпивали много – потому что мы же так старались.

– В Москве ограничение было – по две бутылки в руки.

– А в Хабаровске Алексей Клементьевич Черный старался все это «улучшить», в Москве с 11.00 до 19.00, в Хабаровске с 15.00 до 19.00 – еще больше эта история зажималась. А внутри Хабаровского края был район, который был еще более передовой. Там секретарь райкома вообще продажу алкоголя запретил – ввел сухой закон.

– На Дальнем Востоке, в России?!

– Да, захотел, видимо, «быть большим католиком, чем Папа римский». И когда я это увидел, решил написать, хотя не понимал еще, зачем я все это пишу – на свой страх и риск. И похоже «попал». Потому что Там, видимо, тоже решили, что перегнули.

– А как тогда материалы отправляли? Почты-то электронной не было…

– Телетайп – я садился и набивал. Ползла лента с дырками, кот играл этой лентой – это было проклятье, потому что если бы он ее порвал, я ее не смог бы обратно прогнать. Это была ужасная история, кота запирали в другой комнате, а я на телетайпе шарашил. В результате все отправил – два дня это где-то ходило, потом мне позвонил зам главного редактора Яковенко и хриплым голосом сказал: «Первое – материал идет, заголовок я придумал – «Постояльцы очереди». Я сказал, что, по-моему, он у меня так и назывался, но настаивать не стал. Далее он попросил не останавливаться и еще два написать. Я понял, что дело пошло на разворот. Тогда ценилось, когда журналист мог флюиды улавливать.

– Я так понимаю, на этой волне вы и попали в Москву.

– Да, но в Москву-то пригласили – дальше что? А квартира?

– Но раньше как-то эти вопросы решали?

– А уже перестройка началась, и отходили последние вагоны. Я один приехал в Москву, без семьи и торчал тут долго. И в той гостинице, и в этой. Мы с Сашей Гамовым, который в кремлевском пуле работает, в гостинице «Минск» ели белорусский борщ с сосиской, потому что нигде ничего больше не было. На улице Тверской мы тогда жили, вернее на улице Горького тогда. И жили, и жили, как миленькие – ждали решения своей судьбы. А она не решалась и не решалась. В командировки посылали, работать – работал, а семья все там, а будущее неизвестно. И в какой-то момент старые друзья из «Комсомольской правды» сказали: «Да иди к нам!». Саша Куприянов, который до этого возглавлял «Экспресс газету», и другие. Позвали в «отдел республик» – с него уже тогда сняли клеймо «отдел пропаганды». Заместителем редактора «отдела республик» я и пошел. Валентин Васильевич Чикин, главный редактор «Советской России», узнав об этом, пригласил меня к себе и сказал: «Ну подожди, мы сейчас тут все решим», и, кстати, Гамов так и живет в том рублевском доме, в последнюю квартиру которого он вскочил. А я сказал: нет, извините, я вас люблю и уважаю, но я уже подписал свой договор, больше ждать не могу.

Военное

– Вы курировали военно-патриотическое воспитание молодежи. А все-таки у нас у всех была эта подготовка – нужна она была или нет?

– Вы знаете, что смешно – в школе-то у меня не было никакой подготовки. Может быть, это было колосальное упущение, может быть, директора сняли, и у нас все это счастье пришлось на университет. Всегда была военка, достаточно любопытная на самом деле, майор Титов – очень хороший, интересный человек ее вел. Гранаты не бросали, но в учебные бои ходили, по сопкам лазили. После этого он нам рассказывал, как в Чехословакию ходил, у него интереснейшие воспоминания были. Считаю, что военные сборы – очень полезная штука. Абсолютно серьезно говорю – и для здоровья, и для понимания кое-чего в жизни, да и для понимания технической стороны. Мне очень нравилось автомат собирать-разбирать, и еще очень нравилась снайперская винтовка Драгунова, удавалось хорошо стрелять, несмотря на очки. Если бы видел мишень, я бы еще лучше стрелял. Но вот водить БТР мне не очень удавалось, однажды чуть весь взвод свой не передавил – но обошлось.

– Возвращаясь к вашей карьере – как вы возглавили «Известия»?

– В какой-то момент собственники, в тот момент это был Газпром Медиа, решили, что должны сменить главного редактора. Там был хороший молодой парень Володя Бородин, который их не устроил по каким-то причинам.

– Это коммерческие были показатели или идеологические?

– Не знаю, по каким он параметрам не подходил, на мой взгляд, он очень хороший журналист, которому я сразу предложил стать первым замом, но он сказал, что так не бывает и пошел дальше искать своего счастья, и мы с ним даже не разругались. Этот случай много говорит о его человеческих качествах, и в дальнейшем он их подтвердил. Я пошел к собственникам, а конкретно к Николаю Сенкевичу, который и привел меня в редакцию. Редакция рада не была, в первых рядах возмущалась Божена Рынска, она пыталась выяснить, что же я за гусь, кого это подсунули. Потому что понятно, пришел я через собственников, понятно, что мою кандидатуру согласовывали и смотрели, в общем, «бачилы, що купувалы». Мои взгляды широко известны, я ничего не скрываю, биографию под увеличительным стеклом можно посмотреть.

– А вот Божена Рынска – она же не сразу ушла?

– Мы с ней четыре года проработали, долго и счастливо… Кто-то сам ушел, кого-то пришлось выгнать, всяко там было – это тяжелая история, я посчитал как-то, что за первые полгода 40 человек ушло из редакции. У собственников и менеджеров была гениальная идея сократить под это дело количество сотрудников. Но ничего не вышло из этого – сколько сократили, столько и приняли в результате. Генеральный директор, с которым мы проработали все эти годы душа в душу, все время вздыхал, плакал, говорил: «Ну давайте уже сюда больше никого не возьмем». Но вакансии совершенно по-советски заполнялись другими людьми.

– Советский закон заполнения вакансий работает так же, как и раньше. Наш сегодняшний гость, рожденный в СССР, возглавлял культовые советские издания, которые тем не менее живы и сегодня.


Евгений Ю. Додолев

Владелец & издатель.

Оставьте комментарий

Также в этом номере:

Коротко
Певец смерти
Популярность – это кошмар
Прощай, гитара семиструнная
Неба шаль
The Best of the Slot
Мои фильмы – это мои дети
Под звуки «Синей вечности»…
Поют артисты кино
«Цветы и тернии» на виниле
Звери предупреждают людей
Неслучайная любовь
На этот раз занялись крыльями


««« »»»